Крёстный. Фотя Витрыло

(эта история написана со слов живой героини рассказа)

Киев, 1945 год

На фоне старой облезлой вокзальной стены я сначала увидела только ухо. Гадкое ухо без мочки, красноватого цвета, из которого торчали волосы, словно грязная солома.
Я застыла на месте… не могла отвести глаз от страшного чудовища. А оно словно почувствовало мой взгляд. Голова медленно повернулась, маленькие глазки забегали по толпе и вдруг вперились в меня.
Настоящий ужас вынуждал тут же «скрыться, спрятаться, забиться в щель, стать невидимкой». В голове гудело и стучало от волнения. Сильнее хотелось раздавить чудовище и размазать по стене. Обязательно - ботинком, чтобы не касаться руками. Но страх сидел очень глубоко. Страх, который засел в подсознании еще несколько лет назад.
Вдруг в толпе промелькнула милицейская фуражка, как подсказка в головоломке.
Стараясь не выдать спешки, я начала пробираться в ту сторону. К счастью, недолго. Вот он - живой, настоящий советский милиционер.
Захлебываясь от волнения, спешу объяснить, где и кого ловить.
- Ты не «обизналась», дочка? Это точно он? Ну, пойдем, - говорит милиционер, щупая кобуру пистолета и поправляя фуражку.
- Ну, где же он?
Я в отчаянии:
- Он стоял здесь! Здесь! Только что! - я едва не плачу.
-Ну, хорошо, хорошо, давай походим по вокзалу. Может, отошел куда?
Но чудовище исчезло. Он меня заметил, узнал. Своим звериным чутьем почувствовал опасность и убежал.
... Надо было не бежать за милиционером, а наброситься на чудовище с криком, вцепиться и не отпускать, пока не сбежалась бы вся милиция и весь честной народ. Но поздно ... Такого случая больше не будет.


***

1942 год, с. Журавка

Все тело покрыто волдырями и красными пятнами, которые ужасно чешутся. Проклятые комары выпьют из меня всю кровь. И я так и умру на этой старой скамейке среди камышей. Утром придет мама, принесет мне есть и найдет только мое мертвое тело - красное ... нет, не красное, оно будет уже синее. Бедная мама, так жаль ее ... как она будет убиваться ...
Зато проклятые фашисты уже не смогут загнать меня в рабство в свой Дойчланд ...
Уже вторую неделю я прячусь у реки в камышах. Ночью сплю на высокой широкой скамейке. Днем вылезаю из зарослей и могу посидеть в ивах на берегу. Облавы немцы делают только ночью. Надо переждать, пока наберут эшелон и прекратят свою нечеловеческую охоту.

***
Еле дождавшись утра, издалека слышу мамины осторожные шаги. Но сегодня они чем-то отличаются: будто стремительнее. К тому же, я не слышу запаха каши из горшка в маминых руках. Я что - потеряла обоняние?
- Ганя, выходи, - зовет мама.
Чувствую: что-то случилось. Но мамин голос спокойный, и я доверчиво вылезаю из камышовых дебрей.
Действительно. У нее в руках сегодня нет горшка с кашей или картошкой.
Зато на устах улыбка.
- Доченька, пойдем домой. Набрали уже эшелон. Облав больше не будет.
Но вместо того, чтобы обрадоваться, я замираю на месте. Какая-то непонятная тоска от низа живота поднимается к горлу, давит, и в подсознании рождается тревога. Что это такое?
А мама усмехается.
- Мама, а откуда вы знаете?
- Крестный вчера вечером приходил. Говорил, что мол, всё уже, не бойтесь и Ганю не прячьте, пусть спит дома ребенок. Немцы уже набрали, сколько им надо.
- Мама! - воскликнула я, - так он же Иуда, предатель, полицай! А если он врет!
- Ганя, он же твой крестный отец! Он не мог соврать - ведь это большой грех! А в полицаи он должен был уйти! У него не было другого выхода… Поверь мне.
- Хорошо, мама, - говорю я тихо. Мне самой ужасно хочется домой. Мама берет меня за
руку и ведет, как маленькую, вдоль берега домой.
Вдруг я останавливаюсь.
- Мама, если меня поймают, вы будете в этом виноваты, - неожиданно для самой себя произношу я торжественно и серьезно. У меня сейчас такое чувство, будто в этих словах мой последний шанс. В маминых глазах мелькнула растерянность, тревога, но только на миг. Она помолчала, а потом уверенно сказала:
- Нет, он не мог лгать. Нет ... не бойся, пойдем завтракать.


***

Младшие братья и сестры с радостными возгласами повисли на мне. Так соскучились по мне, что даже целый день слушали.
Вечером, чтобы не выжигать керосин в лампе, рано повкладывались спать. На печи было тепло и уютно, словно в раю. Измученная комарами и твердой шаткой скамьей, я уснула в родном доме, как убитая.
... Но ненадолго. От легкого стука в окно мгновенно проснулась. Месяц спрятался. В хате было совсем темно. Стук повторился - осторожный, вкрадчивый.
Мама неподвижно сидела на кровати. Я видела ее фигуру на фоне белой стены. Потом она медленно, ощупью подошла к окну.
- Кто там? - тихо спросила.
- Кума, откройте, я имею сказать вам нечто очень важное!
- Утром, кум, ведь дети спят, - в мамином голосе звучал страх и тревога.
- Да нет, это срочно!
- Сейчас, - еле слышно ответила мама.
Я видела ее фигуру, которая направилась не к двери, а в другую сторону. Упала на колени перед иконами и стала торопливо шептать молитву ...
Потом поднялась, зажгла лампу и пошла в сени. Кляцнули затворы и послышался сдавленный вопль.
Топот тяжелых немецких сапог по полу.
Я метнулась с печи. Хотела спрятаться под кровать, но грубая вонючая ладонь, схватив за волосы, вытащила меня на середину комнаты.
За открытой входной дверью на пороге лежала мама с окровавленным лицом.

***
Не знаю, сколько душ было в этом старом классе с полицаем под дверью. Кто спал в ту ночь?.. Большинство о чем-то шушукались. Да о чем же? О бегстве, конечно.
А я тихо все обмозговала сама.
И только ринулся рассвет в класс сквозь щели в забитых досками окнах, я начала колотить кулаками в дверь.
-Какого черта? - направил на меня автомат полицай.
-Я хочу по нужде, - заскулила я.
Под дулом автомата зашла в старый деревянный нужник. Я знала, что одна доска на задней стене отклоняется. Если той щелью воспользоваться, то кустами можно быстро добежать до берега и скрыться в камышах. Пытаясь делать это бесшумно, я отклонила доску и протиснулась сквозь отверстие. За нужником было набросано немного хвороста и разных веток. Надо торопиться. Я стала ногой на ветви и ... провалилась в страшное вонючее месиво.
Я не закричала, но подняла такой плеск, с ужасом пытаясь спастись от отвратительных червей и невыносимого смрада, что этот шум услышал, наверное, не только часовой.
Матерясь, он вытащил меня за волосы и потянул к берегу. От злости чуть не утопил, погружая в воду. Плевался и лютовал.
Когда он толкнул меня за порог класса, мокрую и вонючую, все отшатнулись от меня, закрывая носы и «фукая». Если бы не было так горько, то могло бы быть смешно. Но каждому из нас было не до смеха.
Днем к нам приходили матери с узелками. Мама принесла мне сухую одежду. Она виновато и удрученно избегала моего взгляда. Только прошептала на ухо, что отдала полицаям нашего кабанчика и те пообещали устроить мне побег. А я подумала, что теперь дети будут голодать ...
Следующей ночью прошелестел слух, будто нас должны освободить партизаны. Никто не спал.
Ждали.
Действительно, ночью послышалась отдаленная стрельба. Но так и не приблизилась.

Утром нас спешно погнали на погрузку в вагоны. Мой крестный выслуживался перед немцами больше всех. И немного перебрал со своим старанием угодить хозяевам.
Когда он больно толкнул Карасиху, он поступил очень неосторожно. Зойка была слишком крутая девка, чтобы ее можно было безнаказанно задеть. Кроме того, с ней был ее парень. Поднялась драка. Немец начал стрелять в воздух.
Ребят оттащили и затолкали в гущу толпы, чтобы спрятались.
Вместо этого все внимание привлек к себе крестный, который начал кричать, что Зойка откусила ему ухо. И это было действительно так.
Перекошенная от боли и ярости, окровавленная одноухая рожа ...
На мгновение все притихли. И тут раздался смех. Я сама сразу не поняла, что это был мой смех. Бацилла смеха мгновенно заразила всю толпу. Казалось, эту стихию не остановить. Но когда я увидела, что смеется немец, мой смех оборвался.
Страшная действительность рядом. И вагоны - вот они, ждут нас.

***
Потом я долго смотрела из вагона в щель, как моя мама бежит вслед за поездом, плачет и что-то кричит. Зацепившись за шпалу, падает, поднимается, снова бежит и снова падает. Пока не превращается в маленькую человеческую букашку, которая уже едва видна на фоне шпал, рельсов и невероятного голубого неба. 

***
2010 год

«Как всегда, голубое небо над головой. Запах родной земли - овощей, деревьев, цветов ... я люблю работу на земле, люблю сажать растения и наблюдать, как они растут. И так – из года в год.
Я вернулась из фашистского плена. Живая. И маму нашла, и сестру, и братьев.
Несколько раз устраивала себе побег из немецкого рабства. Меня догоняли, находили, вытаскивали тонущую из речки и бросали в концлагерь. Но последний раз я убежала и добралась до фронта. Была санитаркой.
Ещё была в партизанах. Но это рассказывать, тебе на книгу хватит!
Я не вспоминаю своего крестного отца… но, думаю, если он ещё жив, то наверное, ему уже лет сто, а то и больше... Может, и жив, ведь его совесть наверняка не мучает. А откуда ей взяться, если сроду не было?..»

*

Рекомендую удивительную книгу

сообщение Скачать Бесплатно.